"Ежели невежда (говорит Волтер) вплетается навыворот толковать твои сочинения, объяснися, устыди его. Буде же осуждают слог письма твоего, молчи; на это не ты, но сочинение твоё должно ответствовать".

Ябедников столько же сыщется между мнимыми рачителями наук, как и между мнимыми рачителями приказных дел: кривотолк везде суется, и для того объяснение творцово нужно. Творец человек не так, как творец бог; он может творению своему дать ум, дать глупость и проч., но не может дать воли; следственно за умное, или за глупое творение отвечать должен умной или глупой творец, а не умное или глупое творение. Объяснимся.

Сию драмму с голосами или комедию с песнями, или оперу комик, или пастушью драмму с музыкой, или пастушью драмму с чем кто изволит, сочинил я в 1776 году, в то самое время, когда на Московском театре в последний раз французские представлялися оперы; в 1777 я отдал её на театр; в том же году положена была г. Керселием * на неё музыка; а в 1778 удостоили её представлением. Из чего выходит на поверку, что она целой год после положенной на неё музыки хранилася под спудом. Что ж было тому причиной, я не знаю {Сие случилося может быть для того, чтоб "Деревенский праздник" * и "Колдун" * (того же автора, гораздо после "Розаны и Любима" сочиненные и на театр отданные) были её предводителями. Хотя сие подобно той известной притче, в коей хвост пожалован был головою.}; а знаю только то, что и до ныне её представляют, или, лучше сказать, тиранят; ибо где надобно петь троим или четверым вместе, там поют двое, а один или двое зевают; где надобно петь, там говорят, а что надобно говорить, то пропускают, но последнему не должно дивиться; ибо в России не токмо актеры {За сие не должно порицать актеров; им что велят, то они и делают. Для прекрасного выглашения (declamation) потребны актерам слова, но ежели заставляют их на театре молчать, то мудрено ли, естьли они на театре зевают? Одни телодвижения не составляют драммы, ибо в драмме не танцуют, а говорят.}, но и сочинители, хотя и непротивно что благопристойности, однако и то от разных толков невежд, принуждены шептать себе под нос. Невежество есть сильная чума для просвещения.

Предприяв сочинить сию драмму, почел я за должность не выводить на театр таких лиц, коим бы необходимо надобно мне было дать низкое и подлое речение российской черни, как, например, наречия фабришных и степных крестьян; ибо, мне казалося, что первых буянское, а вторых слишком дикое наречия не могут иного принести зрителям и читателям, вкус имеющим, кроме отвращения. И вот для чего Розана выведена солдатскою дочерью, Любим дворовым, а лесник крестьянином, близь Москвы живущим. Тем я дал наречие московское, а этому московское с крестьянским смешанное; одни не говоря: увы, бесподобно, беспримерно, обожаю и проч., говорят обыкновенно, но просто. Другой не говоря: взъерепеню, взбутетеню, припопоню, холуй, или вместо чево, цево; вместо человек, целовек и проч., говорит, как крестьянин, просто, иногда странно, смешно, но не отвратительно. Песни же, в коих есть замысловатые выражения и слишком нежные для нашей черни чувствования, хотя и просто изъясненные, посвятил я себе и поэзии, твердо будучи уверен, что сочинитель никогда не должен быть скован. Рассматривай природу и последуй ей, говорит Квинтилиан *. Будь естествен, будь умерен, но не будь в цепях, говорит Аристотель, и их устами говорила истина.

Некоторые уверяют меня, что "Розана" торжествует; но мне кажется, что она чуть держится, и то одним дровосеком, без которого бы она с первого раза еще упала или должна была упасть, буде такое в Москве нещастие с дурными представлениями или произведениями случиться может, но это-то и сомнительно. Просвещенные московские зрители, как видно, снисходя к малому числу российских творцов, снисходят ещё некоторым образом и к дурным творениям; а российские оранг-утанги *, не поняв причины такого снисхождения, столько ж усердно бьют в ладоши по представлении подлого игрища, как и по представлении "Синава и Трувора" *, а часто ещё и усерднее; но это уже тогда, когда они, удостоя своим покровительством сочинителя, сами предводительствуют к торжеству его...

Иль взявши в лапы "Елисея" *

Кричат: Гомер сие писал,

Поэма эта и "Пантея" * {*}

{* "Пантея", российская трагедия.}

Превыше в свете всех похвал,

Но чтя бессмертну "Россияду" *,

Сию эпическу Палладу,

Предь песнями других творцов;

Они сердец не восхищают,

И так в восторге не вещают:

Херасков! ты пример певцов.

Ты в ней с Гомером возвышался,

И часто в ней ты нам казался

Творцом искусных Энеид...

Но полно, муза, горячиться,

Не должно нам за то сердиться,

Что обезьяна говорит.

Везде невежды были, есть и будут; дурному повод, а на хорошее бич; и ежели

первого не возносят, а второго не унижают, так, по крайней мере, об одном

шумят, а другое заглушать стараются. И вот от чего скаредные писатели не

истребляются, посредственные не исправляются, а хорошие остаются без

удовольствия.

Il male è l'inimico del bene *.

Многие (все-таки невежды же) говорят, что я все почти театральные украшения выкрал из разных французских опер, а дровосека моего сделал из "Дровосека" французского * {В защищение дровосека я скажу только то, что дровосек русской столько походит на дровосека французского, сколько всякой человек русской - на всякого человека французского. И признаюся, что этого уже сходства я избежать не мог.}. Правда, что громы, дожди, горы, леса, реки, шалаши и проч. во многих есть французских операх, во многих комедиях и во многих увеселительных зрелищах; но доказывает ли сие кражу? желая представить гору, льзя ли, вместо горы, представить ров? и какая нужда избегать такой малости? в театральных ли украшениях сочинителевы заключаются чувствования, правила и остроумие? наконец, льзя ли избежать, чтоб не повстречаться воображением своим не довольно с воображением таких безделиц, каковы суть театральные украшения, но даже с воображением пиитическим, с мыслями, с чувствиями и с выражениями бесчисленного множества как древних, так и новых писателей? менее ли Расин Еврипида, хотя он не токмо, чтоб встречаться с Еврипидом, но и занимал у него? {О нечаянном сходстве и подражании писателей я со временем более упомяну в сочиняемой мною книге, под титулом: "Смешанной словарь" *, в главе о искусстве драматическом.} странные люди, или лучше сказать, странные мухи!... терпи.

Пускай жужжат,

Пускай бунчат

И пыль в глаза пускают.

Во век хорошего они не помрачат

И просвещенного ума не ослепят,

Колико ни хотят,

Колико тем себя невежды ни ласкают:

От мух

Не будешь глух.

Прекрасная игра г. Ожогина * произвела во мне желание прибавить игры и сделать некоторые перемены во многих явлениях, а из оного желания по расположению моему прибавилось и четвертое действие. Те, кои читали или видели прежнюю, легко могут судить по этой, лучше или хуже я сделал, а я скажу только, что...

Хоть лужа всякая реки бывает хуже,

Но часто от реки приходим мы и к луже.