Ха, ха, ха! спроворил: кому кручина, кому беда, а мне попойка. Излёт без дочери, Любим без невесты, а Сенюхе хобар.  

(Показывая деньги.)

Эвося, скольке сокровища-то.

(Обнимая бутылку.)

Хозяюшка моя! с тобой я живу душа в душу.

Как с тобою я бываю,  

О бесценное вино,

Труд и тягость забываю;

Ты мне снадобье одно!

Да и льзя ль тому не пить,

Кто родился век рубить?

А я рад, или не рад,

Мне всегды рубить наряд:

Только слышно лишь от рук

Тук, тук, тук, тук.

(Попив вина.)

Фу!... то-то любо! так разве по всему животу и пошло!

Нет, кто выдумал хмельное,  

Тот куды разумен был!

Хмель сокровище прямое,

Он товарищ наших сил.

Вить как дернешь за пётак,

Как ни рубишь, ан всё так;

Кустья, рощи и леса

Отхватаешь в полчаса,

Только слышно лишь от рук

Тук, тук, тук, тук.

(Попив несколько.)

От доброй сивухи, да от хорошей молодухи, хоть ты что, так не отстанешь: так те, как в омут, и тянет, добро... покамест полно, и то дюжо разбирает; а дров-то ощо охватку надо... дай-ка вот эту дуру-то дорубим.  

(Начинает рубить.)

Вся моя кручина  

Сгинула как раз,

Только лишь хмелина

Дала тулумбас.

Веселися дух,

Топор и обух,

Раздавайся бух, бух, бух...

Вся моя кручина

и пр.

(идучи с горы)  

Ау! ау!

(Волторы ей повторяют.)

Ба! кто-то аукается? а! это знать наши бабы ходят по грибы.

Ау! ау! ау!

Эк горло-то дерут!

(из-за реки)

Семён!

О?...

Не видал ли ты сестрицы?

Кто-то меня кличет... никого нет: не лешей ли?

(Схватя бутылку.)

С нами крестная сила!

(Пьёт.)

Семён, Семён!

Опять?... Сем-ка запоём; авось-либо он меня испужается.

(поёт и весь трясётся)

Не робкую душу  

Вложил в меня бог,

Лешего не струшу,

Хоть имей сто рог...

Был бы дорогой

Мой топор со мной,

С чортом кинусь в бой.

(громче)

Семён!...

(подхватывает песнею)

Не робкую душу

Вложил в меня бог.

Лешего не струшу,

Хоть имей сто рог...

Был бы цел обух,

Сгинет злой и дух,

Лишь отдастся бух...

(переходя мост)  

Семён, Семён, или ты глух?

(Поёт.)

Не робкую душу и пр.

(ударив его по плечу)

Глухой чорт, глухой.

(испугавшись, падает)

Ух!...

Что ты не откликаешься?

Провал бы тя взял, как напугала меня; чуть-чуть душа не выскочила.

Да чего ты это испугался?

Чего? лешего; я думал он меня кличет; вить их в лесу-то разве и господи!

И! пьяница, пьяница; видишь ли, как ты нахлюстался, что и человека с лешим не узнал.

Да кто тя с ним узнает? лешей да ты завсегды в лесу.

Скажи мне, не видал ли ты Розаны?

Розаны? ха, ха, ха!

Чему ж ты хохочешь?

Успела хватиться Розаны; ха, ха, ха!...

Добьюсь ли от тебя толку?

Эво-та с чем сюды прибежала. Ха, ха!...

Он, право, из ума выпился?...

Бедняга! ха, ха, ха!...

Боже мой! какой это пьяница!

Вить вот, ты тотчас и расхорохорилась.

Да как же на тебя не сердиться? ты всё пустое болтаешь.

Ух!... то-то кусок! кому-то достанется?

Опять?

Куда ты, Миленушка, смазлива!

Не о том тебя спрашивают.

(поёт)  

Словно чем ты подаришь,

Как умильно поглядишь:

Хмель в головушке бурлит,

Взгляд твой на сердце кутит;

Лишь кивнёт твой озрачёк,

В миг сердечушко ёк, ёк, ёк.

Перестанешь ли ты врать?

Вить язык мне не взнуздать.

Где сестрицу мне искать?

Поцелуй меня хоть раз,

Хмель, сердечушка и глаз,

Всё скажу тебе за раз.

(рассердясь)

Чтобы пьяница такой

Мог ругаться надо мной?

Нет, нет, нет, не уступлю;

Я пьянюшек не люблю.

Сколько я ни прожила,

Ещё в дурах не была.

Не пузырься ж так,

И я не дурак;

Твоя сестра,

Ни дать,

Ни взять,

Как ты,

Всегды

Была востра;

Однако же и ей,

Голубушке моей,

Хоть ныньче пост,

Прижали хвост.

(с мосту)  

Милена, Милена!...

(побежав к нему навстречу)

Батюшка!...

Эвоси и старой хрыч притащился.

Я тебя послал за сестрою; а ты и сама пропала.

Да что ж мне делать, батюшка? Я не нашла ни сестрицы, ни Любима; спрашивала у Семёна, не добилась от него толку: вот он пьянёхонек; спроси у него сам.

Добро, переносчица!

Скажи, брат, не видал ли ты дочери?

Дочери? Хватился малах, как уж смерть в головах. Негде уж те искать своей дочери: поклонись ей в след-то пониже.

Что за околесную ты несешь?

Не околесную, а дело; твоя теперь дочь, как ворона, залетела в высокие хоромы.

Да не говори же мне пустого-то.

Слышь ты, бают не пустое: Розаны нет, да и не будет.

Да где ж она?...

Там, где сидит, али лежит, али ходит.

Ты из терпения меня выводишь...

Вот так-то и я с ним билась.

Да вить мне колякать-то с вами некогды: мне ощо работать тововано.

(останавливая)

Да пожалуй скажи мне толком, куда она девалася?

Виноват ли я, что ты бестолков?... Вот-те наотрез, Розану подтетерили, да и полно.

Как!...

Ощо как? Так, как водится: взволили на плеча, да и след простыл.

Что я слышу?...

Ах, сестрица!

А Любим?...

А Любим твой совался, совался, как угорелая кошка, да и сам провалился к чорту.

Боже мой! кто этот беззаконник?

Кто? Дворянин.

Дворянин!...

Боярин, что твой орёл: милосердой такой, что разве дувань небось... О! дочь твоя...

Милосердой!...

(С скоростию.)

Да кто он таков?

А чорт вспомнит хвамилью-то! Я знаю только, что он помещик села Цывалдаева.

Щедров!...

Ти, ти, ти!... Ну, вот как тут был.

Этот честной и хвальной сосед во всём околотке? Так вот добродетели-то знатных бояр; коли не разоряют соседей, так увозят девок, не ставят за грех обесчестить бедного человека, с тем, чтоб бросить ему деньги!... Не християнин! не знает он, что честь так же дорога и нам. Ах, будто легко это отцу!...

(Плачет.)

Ты плачешь, батюшка?

Ну, полно же хныкать-то: вишь она ощо не околела?

Ах! мне бы легче было видеть её во гробе, нежели в позоре.

(Милене.)

Поди домой; а я... я пойду...

(Бросаясь на кочку.)

Боже мой! какое беззаконие!...

(вставши, говорит с сердцем)  

Поди, поди домой, делай, что велят.

Да... Я пойду к нему... пойду...  

(встречая его, останавливает).

Постой, постой, ты, право, брат, тововано с ума спятился; ну, куды ты хочешь итти? вить там так-те приколошматят, что и до могилы не забудешь. Нам ли, свиньям, с боярами возиться; а Щедров дворянин вить не на шутку!

Дворянин? да что ж, что он дворянин? Я видал и государей; я проливал за них кровь мою; я сам служил при лице их; я знаю, каковы им наши слезы; так и я на дворянина суд найду... Небось, затрясётся и дворянин с таким делом стать перед судом земного бога.

Право-ста, Излёт, по пустякам хорохоришься; вить у него там тысяча душ; а псарей, псарей-та и неведь числа.

Да вить до бога-то высоко, а до царя далеко; а когды те хочется, так поди-се, пожалуй, знать ты ощо у бар-то в пределе не бывал; вить это, брат, не под турком; тут так те отдубасят, что разве инда на-поди!  

Семён!... голубчик мой!  

Ба! опять прикотила?

Сделай милость! проводи меня туда, где сестрица.

Проводить? Разве я рехнулся? мне ощо бока-то не надоели.

Ах! не оставь меня!... я умру, ежели ты меня не проводишь!

Что за беда? пожалуй-се умирай.

Не погуби меня!...

Убирайся же...

(став на колени и плакав)

Ради самого бога!... я не отойду от ног твоих! умились надо мною!...

Как ты с ней изволишь? весь не свой, когды её проклятые глаза на меня смотрят; да выколи, пожалуй, свои бурколы-то, чтоб они меня не соблазняли.

Душа моя!

Ага! лисица! теперь душа моя, а давеча так и приступу нет. То-то, не плюй в поганой колодец, случится водицы испить... Ан вот нет; я хорохориться-то и сам горазд.

Долго ли тебе мучить меня?  

Тьфу! пропасть! не дурак ли я? чего я боялся?