"Свет мой, братец Васенька, здравствуй, батюшка мой!  

А мне не верится, радость моя, свет очей моих,

чтобы свидеться. Велик бы день тот был, когда тебя,

света моего, в объятиях увидела!"

(Всматривается в письмо.)

"Брела пеша... из Воздвиженска... только отписки

от бояр и от тебя... Не помню, как взошла: чла идучи".

Царевна, в заботах тягостных о благе государей младых,

страсти кипучей предана, мечте о минувшем наслажденьи

всечасно отдаётся...

Верить ли клятве женщины властолюбивой и сильной?...

Вечное сомненье во всём, всегда!...

(Задумывается.)

Нет, не поддамся я обману мечты пустой,

одуряющих, минутных наслаждений.

Вам, конечно, верю я охотно,

но с вами осторожность надобна,

не то как раз в немилость...

а там... голову напрочь!...

Осторожно, гетман-князь.

(У стола; выхватывает одно из писем.)

Ба! Письмо от матушки княгини!

(радостно)

Скачут послы с казною княженецкой

для славы потомка великих, славных предков.

(развёртывает письмо)

Для дел больших большие деньги надобны.

(читает:)

"Ты, свет мой, сам ведаешь, каков ты мне надобен,

дороже души моей грешной.

Держися чистоты душевной и телесной;

сам знаешь, как... то... богу любо..."

(роняет письмо)

Что это? Предзнаменованье, что ль?

(Под влиянием суеверного страха.)

Чем грозит решение судьбы моей?

Чёрные думы душу пытают;

бессильны мы постигнуть тайну;

ничтожна власть, ничтожен разум...

(вдумываясь в письмо матери)

"Держися чистоты душевной и телесной...

то богу любо...

(Задумывается.)

Кто там?  

Ну!

Так пусть войдёт!

Прошу вас мне поведать, пастор, чем так смущены вы;

не стесняйтесь, прошу вас, скажите мне:

что тревожит вас?

Что с вами?

(тревожно)

Ну!...

Ну же!...

Вот как!

Эмму?

(про себя)

Так вот в чём дело!

(Пастору.)

Видите, гер пастор, о, прошу вас, успокойтесь;

не могу входить я в дело частное Хованских.

Но если будет вам угодно просить,

в пределах дарованой мне власти,

об улучшеньях и о льготах возможных

...Я с участьем приму прошенье ваше,

ведомо уж вам моё расположенье.

Говорите, гер пастор.

Говорите!

Что ж вы?

Я предложил бы вам, пастор, поскромнее мечтать.

Рехнулись что ли вы иль смелости набрались;

Россию хотите кирками застроить!... Да, кстати:

сегодня я жду к себе на совещанье Хованского, senior,

и, что важно, Досифея; встреча с ними

удобна ли вам будет, скажите?

(провожая Пастора)

Да? Прощайте, гер пастор, до свиданья, не правда ль?...

До свиданья.

(провожает его и возвращается)  

Нахал, пройдоха... в овечьей шкуре волк!

Опять?  

Ну, кто там ещё, а?

Своя ли голова на плечах у тебя, аль чужая?

Ну, то-то же. Позвать!

Время потайных наветов, время измен и корысти.

(Суеверно.)

Грядущее сокрыто покровом туманным,

трепещешь за каждый миг напрасной жизни.

На чём?

Воды... испить...  

(Варсонофьев наливает воды в серебряный ковш и подаёт.)

Ступай.

Что сказалось?

Сгинь!

(тихо Варсонофьеву)  

Скорей утопить на «болоте», чтобы сплетни не вышло.

(в порыве отчаяния)

Вот в чём решенье судьбы моей,

вот отчего так сердце сжималось:

грозит мне позорная опала,

а там придёт бесславье и погибель.

Так недавно, с верой крепкой в счастье,

я думал обновить святой отчизны дело:

покончил с боярскими "местами"...

Сношения с Европою упрочил,

надёжный мир родной стране готовил...

На меня смотрели европейцы,

когда, в главе полков, испытанных в боях,

надменность сбил я заядлому шляхетству,

иль под Андрусовым вырвал из пасти

крулей жадных родные земли;

и земли те, кровью предков обагрённые,

принес я в дар моей святой отчизне.

Всё прахом пошло, всё забыто!

О, святая Русь,

не скоро ржавчину татарскую ты смоешь!

Прошу присесть.

Что ты, князь?

Не чудно ль это?

Ты, доблестью и силою богатый,

ты, властелин стрельцов несокрушимых,

сокрушился о боярские причуды.

Дьякам?

Над кем бы это?

Что? Что с тобой? С ума сошёл...

опомнись, Хованский!

Ты посмел Голицыну подставить племя проклятое...

А впрочем, князь, вы знаете:

горяч я, не в меру вспыльчив...

ведь так решили в боярской вашей думе.

Простите нечаянный порыв мой, князь Хованский;

я ваш, доколе вам угодно будет.

Просил бы дозволенья докончить речь мою.

Быть может, я бояр обидел мерой крутою, но неизбежной;

только странно мне, что я при этом о вас совсем забыл,

князь Хованский, хотя и знал я, что вам завиден был

боярин тот, что, помните, при царе Алексии, за "место"

обиделся гораздо и за трапезой затискался под стол,

горючими слезами обливаясь и хныча,

точь в точь наказанный ребёнок.

Туда, под стол, тишайший царь велел

боярину совать и мёд, и яства...

И ты, князь Хованский, ты владыка всемощный,

пред кем вся Москва лежала во прахе, кровью обливаясь,

ты нигде места не находишь!

(запальчиво)

Что?... Не тебе судить мои поступки!

Досифей! прошу в пределах держаться.

Ты забыл, что у князей обычай свой, не твой, любезный.

Что забыл ты? Что похоронил?

(про себя)

Князь Мышецкий?

(не без смущения)

Правда... ходили слухи... я... мне не верилось,

чтобы теперь российские князья

от предков чуралися и в рясы облекались.

Прошу садиться.

И слава богу!

Прежде всего, хотел бы я

прямо к цели беседы нашей приступить.

Да надо силы знать. Где эти силы?

Да, это-то конечно. Нет, иные силы!

Ну, значит кончена беседа.

Так, а правление какое?

(Досифею)

А ты что мнишь об этом?

Ну, к старине не слишком прилежу, признаться.

Досифей! Изменой не кори меня;

я от себя не отрекался, как ты.

К отчизне любовь моя, быть может,

выше твоих потачек старине мирской.

(запальчиво)

Что?... Что это?... В моём дому прошу обычай соблюдать!

Гостей моих просил бы уважать, почтенный!

(тревожно)

Что такое?

(гневно)

Раскол!

(под гнётом суеверного страха)

Оборотень!... Оборотень!