(сёстрам)  

Подите отсюда. Ваше преступление будет жестоко наказано.

Следовать за теми, которые, презирая нашу невинность,

не смеют сразиться с нами, но ищут развратить подлостью! —

ищут потрясти вместе с нами и нашу добродетель! —

Ельвира! я тебя поручаю им.

(к воинам.)  

Друзья! победа увенчала наше мужество.

Подите и успокойтесь. -

Все кости во мне, как в мешке, трясутся. О премудрый  

Дон Цапато Фердинандо Педрилло! Можешь ли ты видеть

без трепета драгоценную отрасль философии в таком

дьявольском страхе?

Думаете ли вы, что и на горячей сковороде можно быть

равнодушным? Мне, кажется, что со всех сторон рёбры

мои шинкуют.

Подлый человек! Ты умел делать зло с бодростью и при

малейшем наказании дрожишь от робости!

(с принуждённою смелостию)

Я робею? Врёшь ты, американский кот! Я дрожу от того,

что у меня - лихорадка.

О бесценная Гишпания! о чудный философ Дон Цапато

Педрилло Фердинандо! зачем меня чорт в Америку занёс?

(американцам)

Приготовьте костры; и мы тотчас предадим торжественно

огню этих преступников.

Огню? Скажи мне, не дурак ли ты? Можно ли жарить

христиан и в том числе философа, как поросят? есть

ли в тебе хоть на грош ума и мудрости? есть ли в тебе

хоть крошечка человечности?

Гишпанец говорит о человечности! Не употребляй во

зло того священного имени, которое вы покрыли ужасом.

Какое вы имеете право гнать нас, нашу невинность, нравы?

Право жестокости и бесчеловечности! Мы добры, мы

человеколюбивы; но с гишпанскими чудовищами самая

благодетель делается фурией.

(Áцем уходит.)

Итак, я буду изжарен, кругленькая Соретушка, и земляки

твои всё то сожрут, что во мне есть хорошего и сочного?

Чтобы дьявол их побрал с американским вкусом! Прости,

мой дорогой Мадрид! Прости, милая философия, которая

научила меня трусить вблизи и горячиться издали! прости

и ты, велемудрый Дон Цапато Педрилло Фердинандо, алмаз

философии! Я чуть на ногах стою.

Да что ж мне делать с такими скотами, которые не учили

ни риторики, ни философии? - Чем можно растрогать тех,

которые не умеют рассуждать ни obiective, ни subiective

и которые в глаза не видывали Дона Цапато Педрилло

Фердинандо?

Не надо! Не бранитесь, сударь! Нам очень худо, что его

с нами нет. Он бы никогда не впал в заблуждение быть

изжаренным. Если бы он не мог уговорить своим сиплым и

величественным голосом всю эту американскую дрянь, по

крайней мере он бы дал тягу с великим красноречием.

Погодите немного: как скоро нас сожгут, тогда я вам ни

слова не скажу более.

Да что вам в нём? Всю Америку перочинным ножичком не

перережешь. Американцы не гусиные перья.

Себя? Разве я воробей или голубь? Покорно благодарствую!

Философия говорит, что я мысленное животное, одарённое

разумом, и, следственно, могу других резать, когда не струшу.

Могу сказать, что и вы не самый отчаянный герой, когда

прибираетесь к ножичку.

Ни слова более! Мне надобно покаяться прежде, нежели

меня положат на сковородку.

(томным голосом)

Во имя философии и первого её основателя в Андалузии

Дона Цапата Педрилла Фердинанда каюсь и клянусь всеми

силлогизмами и софизмами, что я был великий плут. Иного

обокрал при солнечном сиянии, иного обобрал ночною порою,

иного поддел на верную, призывая всегда в помощь философию и мудреца Дона Цапата Педрилла Фердинанда. Кого развёл, кого сосватал; лгал, пил, плутовал, мошенничал. Простите меня! а я прощаю тех, которые со мною то же делали.

Простите и вы меня! Кошелек ваш может быть самым лучшим переводчиком. Добродетели мои ему очень известны. Я вам также прощаю, что за вас меня изжарят.

Да, да, возьмите! Это очень здорово. С деньгами никогда

желудок не болит.

Да, я вижу, что они глупы, как лошади. В Мадриде можно бы было уйти за это из-под виселицы.

Бросьте их в костёр!  

Ай! у меня уже рука отгорела!

Должно, чтоб ты с светом разлучился.

Ах, на то ли я родился,

Вырос и потом влюбился.

Чтобы здесь изжарен был?

Я от страха весь горю.

Он ей брат?

Минута слезна.

Я, твоё ко мне прошенье

Ставя мне за повеленье,

Чтя любезную мою,

Жизнь обоим им даю (дарю).

(американцам)

Прочь отселева пойдите,

В жертву солнцу их не жгите.

(Ельвире)

Я, твоё ко мне прошенье

Ставя мне за повеленье,

Чтя любезную мою,

Жизнь обоим им дарю.

(Ельвире)  

Ельвира! прелести твои удерживают меч моего правосудия.

Я согласен забыть поступок твоего брата и Фолета.

Меня будто со сковородки сняли. Правда твоя, великий

Дон Цапато Педрилло Фердинандо, что я не буду изжарен!

Разве что со временем повесят!

(Ельвире)

Но прощаю с тем, чтобы они заменили нашу потерю собою,

оставшись здесь; и чтобы ты согласилась быть моею.

Оставь нас. Я поговорю с ними.

(особо)

Что-то эта харя скажет!

(Гусману)  

Ты должен избрать одно из двух: или отдать мне

сестру свою и быть моим другом, или умереть.

(особо)

Опять умереть?

(ему)

Что вы это вздумали? я рад оставить здесь мать, жену,

сестру, философию и даже всё - лишь бы только самому

лыжи навострить.

Я буду вашим переводчиком. Помоги мне, Дон Цапато

Педрилло Фердинандо!

(Áцему)

Скажи мне, господин Áцем - да с тем, чтобы сердиться

издали, - можно ли здесь просвещённой женщине остаться?

Она же умрёт от скуки. У вас нет ни карет, ни модных

лавок, ни чепчиков, ни тюрбанов; а ты сам видишь, что

это великая потеря для философии.

У нас есть то, что делает человека счастливым: сердце,

добродетель, спокойствие.

Ты прав, господин неуч!

(Дону Гусману)

Бросьте ему свою сестрицу, это небольшая дань,

и оставайтесь здесь сами.

Гусман! силён ли я, ты можешь спросить у тех, которые

пали от руки моей.

А я научу тебя играть на гитаре и плясать в присядку.

Это очень не худо. Иногда можешь тряхнуть перед ротою.

Постой-ко, я тебе дам первый урок.

(Áцем его не допускает.)

А! не хочешь! Тогда я тебе предложу науки.

А что это такое науки?

Экий невежда! Науки - это прекрасная вещь, а особливо

если учишься у Дона Цапата Педрилла Фердинанда. Слушай:

науки начинаются с ученья. Их можно назвать ключом или

большой дорогой к познаниям: они ослепляют разум,

открывают темноты, показывают блеск, когда темно,

и темноту, когда светло, они, словом, за одного битого

дают двух небитых. Понял ли?

И что потом?

Потом бросил книги, да взял карты - и ступай на все

четыре стороны.

Послушай, Гусман! мы без наук счастливы, а вы страдаете

с познаниями. Первая наука быть добрым и счастливым,

она в наших сердцах.

Вот так - как я. Передо мною все снимали шляпы издали,

а особливо, когда просят, чтоб я долг заплатил. Это

не шутка!

Мне никто не кланяется и никто не желает зла. Верно,

у вас в Мадриде это редко, но кончим. Готовьтесь или

быть сожжены, или исполнить моё предложение.

(гордо)

Пожалуйте, не горячитесь, господин Дон Гусман, мы не в Мадриде. Оставьте свою знатность: она вам здесь может послужить к тому только, что вас прежде изжарят, нежели меня; но также на простом, а не на прованском масле.

Так же, простёшенько. Что ты расхорохорился? Мы у дикарей, а не на парадном месте. Погодите. Ваше могущество так же закипит, как и моя философия. А впрочем, я ваш покорный слуга. Ступай себе в Гишпанию, кланяйся от меня велемудрому Дону Цапате Педрилле Фердинанду и поучись у него сердиться издали. А я останусь здесь с моею кругленькою Соретушкою. Цимары ты отсюда не выманишь. Если ты жалуешь Áцема, возьми его с собой. Может быть, он вас посадит где-нибудь на вертел или изгрызёт от скуки.

(дразня)

Послушай, Фолет, я шутил, - ты знаешь, что я тебя люблю, - кланяюсь за твою любовь. Она самая сентиментальная: на конюшню да в палки. Экая любовь выехала! Я знаю все твои силлогизмы: первая посылка - пятьдесят палок; вторая - прибавь ему! ломай руки и ноги - вот те заключение. Спасибо за эдакую логику! Тут всякая философия втупик станет.

Эк умильно, как река льётся! Послушай только, так он запустит жильца в бок. - Слушай, ласковый господчик! ни вся философия, ни самый Дон Цапато Педрилло Фердинандо не могут уговорить меня своими ласками: я окрысился и начинаю сердиться - вблизи.

Государи, караул! грабят, давят, режут!

(вырываясь)

Пусти меня! Я рассердился, как американец. Во мне теперь столько огня, что я всякого проглочу.

Он расхвастался своею знатностью! спроси-ка у Дона Цапата Фердинанда Педрилла: он в отрасли благородства его сомневается и доказывает аргументально, что дерево его фамилии ещё в шестом столетии повихнулось. Я сам знатнее его: разверни-ка мифологию, прочитай главу о Юпитере, ты увидишь, что коза, или старушка Амалтея, питала его молоком своим; а бабуля Амалтея была по мужескому колену правнучатная сестра моей прабабушке.

Не могу. Я с сердцов раздуваюсь, как индейский петух!

Поцелуй? - прощай, мать Гишпания, со всею своею прелестию!

(К Дону Гусману важным голосом.)

А тебе советую именем философии попросить Áцема приказать поджарить себя. Это очень здорово для очищения сырости в корпусе.

Простите, что ваши подчинённые не могли вчера подать вам помощи. Повинуясь вашему повелению, мы преследовали за горами неприятеля. Между тем жестокость американцев устремилась с остервенением на селение, в котором ничто вас не могло защитить; но вы торжествуете. Храбрость наших войск спасает своего любимого предводителя. Американцы побеждены, и пленные в оковах тотчас предстанут перед вами.  

Счастие переменяет жребий человеческий. Кто побеждал  

вчера, тот падает сегодни с колесницы побеждённым.

Случай правит всем: даёт и похищает, но сердце и

в оковах может быть величественно. Я пленён с моими

друзьями и согражданами и готов перенесть смерть

с мужеством и терпением. Что может сделать невинность

и справедливость, когда сила и жестокость преследуют их?

Возноси меч свой. Для американца лучше не быть, нежели

жить для того, чтобы целовать ваши оковы и пресмыкаться.

Как! Гишпанец уважает человечность? - Гишпанец

человеколюбив?

Ты поражаешь меня! Твое человеколюбие умягчило моё

каменное сердце. Твои чувствования победили того,

кто клялся быть вечным неприятелем Европы. На чём

решиться? любовь к отечеству и к Ельвире разделяют меня!

Гусман! великодушие побеждает более, нежели все

огнедышащие орудия. Я согласен, я еду с тобою; но верь,

что Áцем горд одинаково и в счастье, и в несчастье.

Не подумай, что выгоды европейские ослепляют меня,

нет - Ельвира и твоё великодушие.

Тем сердцем, которое мне принадлежало по моим чувствам.

Право! добрый путь! Прошу от меня поклониться этой доброй старушке Европе; я её с тех пор знаю, как она на телёночке Юпитере прокатывалась по морю.

Умнёшенько сказано! а я разве пешка? одна моя философия

чего стоит!

По давишней посылке. Так! я уже сказал, что ваша логика

всегда на спине кончится.

Ступайте в ваши великолепные палаты; оставьте нам шалаш.

Философия и любовь могут быть счастливы в шалаше.

Всю Америку? подавай её сюда. Я выпишу тотчас Дона Цапата Педрилла Фердинанда, карты и кости, и осную лучшую академию.

О мой возлюбленный стряпчий! жаль только, что не училась

юриспруденции; а то хоть какие законы своим чёрными

глазами опрокинешь.

(с радостью)

О! я вам очень благодарен! Тотчас латы, панцырь, шишак

и всю рыцарскую сбрую - и в ту же минуту в отставку.

Ретивóе сердце моё всегда на покой просится. Там-то

я примусь за философию, за Сорету, за Дона Цапата

Педрилла Фердинанда! Виват, Гишпания и вся учёная челядь!

Поедем в Мадрид!

Хотя Гишпания развратна,

Тобою мне она приятна.

Мне будет лишь одно безделье

Тебе забавы покупать.