www.librettidopera.it

Это будет всё беспрочно;

Никого здесь, верно, нет.

Не робею.

Сорета!

Нечего бояться мне.

Это мой обычай. - Я люблю, чтобы у меня кипело, Соретушка!

В том, чтобы уйти с нами в эту деревню, которая в двухстах шагах за этою горою.

Да, поедем, американское моё золото, с нами. Ты можешь там многим завертеть головы и сделать честь вкусу такого молодца, каков я.

Для того, что они бесчестные люди. А честь есть такая честь - по признанию философа Дона Цапата Педрилла Фердинанда - которую всегда ставят за честь, чтобы иметь честь...

Моя должность просветить их и доказать им, что в Мадриде, с помощию философии, более плутов, нежели в здешней стороне жителей.

Так весело, что умрёшь со смеху. - Там ты видишь алебастровую головку; там продолговатую, подщекатуренную рожицу; там поджарого, тоненького, как ниточку, петиметрика; там такую манерную кралечку, что чуть буркалы мелькают из-под бровей; там знатность, богатство, чины...

Это - это конфеты. Надобно только осторожно кушать, чтобы язык не проглотить.

Пропасть! - разве ты забыла, что я Дон Фолет Педрилло Фердинандо Кастиландо Драбандо и чорт знает что!

Как же не так! там без денег ничего не дадут.

За американское золото? - случается!

Оставьте это слово гишпанкам! Говорите американкам: смугленькая, кругленькая, полненькая, плотненькая.

(особо)

Если бы мне удалось сманить Сорету, это бы очень здорово было для меня. Такая красавица в Европе не жена, а золотая руда для мужа.

Я, Соретушка? Люблю, горю, киплю...

С вашими дикарями? - я со страха умру.

Легко? а чем? вы народ непросвещённый, у вас надобно быть в самом деле умным, чтобы почитали умницей, и храбрым, чтобы почитали за храброго; а у меня сроду этой дряни в голове не бывало.

Спасибо! Этакая глупость мне в ум не приходила! Я гишпанец и люблю сидеть, поджав руки, целый век.

Мне сразиться с леопардом или львом? - у нас поединки запрещены, и это мой любезный закон.

На войне? Ежели неприятель за тысячу верст от меня, то я его доеду; а вблизи у меня охоты нет. Это правило философа Дона Цапата Педрилла Фердинанда.

И я был очень задорен; но надобно тебе заметить, что я учился в Андалузском университете. Профессор мой был великий философ! «Друг мой», - говорил он мне сиплым голосом: - «будь мудрым! пусть лучше тебя бьют, нежели чтобы ты бил», - и я всегда поступал по его правилам.

О! нет, нет, и не думай, чтоб я согласился остаться здесь. - Охота, сражения со львами, поединки с барсами - всё это не по зубам. Поедем лучше с нами в Европу, Соретушка!

Пропасть! - ничего!

Пустое, моя кралечка; надобно на себя напустить только лень или одурь - и ничего не захочется делать.

Всякая земля имеет свой обычай; у нас так это очень не худо. Наши женщины, как голландский сыр: чем более попорчены, тем более их любят. - Побывай ужо в нашей деревне с твоею сестрою, ты увидишь там часть наших обычаев. Если они тебе не понравятся, я останусь с моею смугленькою обезьяночкою.

(испугавшись)

А я один останусь?

Кто? я боюсь, Соретушка? - Знай, что я век не струшу, когда ваши дикари далеко от меня.

Зато наша женщина не струсит десяти ваших мужчин.

Мне кажется, что я напрасно снаряжаюсь в Европу. - Между тем как я легко могу здесь обманывать всех, как дураков, там буду сам обманут, как невежда. Подумаем, что бы сказал об этом мудрый и просвещённый мой Дон Цапато Педрилло Фердинандо. - Лучше обмануть, нежели быть обманутым.

Что начать?

Что начать теперь такое?

Не сберусь с душой своей:

Что начать теперь такое,

Здесь с Соретой жить в покое

Иль в Европу ехать с ней?

Но чего мне думать боле?

Весела ведь жизнь и в поле,

А в Европе дорога.

За поездку же в награду

Земляки мои в досаду

Прикуют там мне рога.

Что начать?

Что начать теперь такое?

Вздорить в досаду мне, на перекоры,

Делать и брани, и драки, и ссоры,

И покупать себе модны уборы —

От наших женщин научится там.

А я, наместо чтобы сердиться,

Должен петь, буду сам веселиться,

Вместе с другими по моде хвалиться,

Что я женою мог подслужиться

В милость к знатным господам.

Сверх того, судьи иль воры,

На происки к деньгам скоры,

Иль судом или обманом

Познакомятся с карманом.

С ними жизни быв не рад,

Буду беден и рогат!

Сверх того, жене наряды -

Нет, терпеть сии досады

Мне не можно завсегда.

Нет, не еду я туда.

Однако очень темно становится. Страх и трусость сломили в минуту храбрость мою. Я боюсь, чтобы мне прежде не закипеть на американском вертеле, нежели подружиться с дикарями. Они великие охотники до молоденького жаркого.

Ай! - а! это ты, Цимара! Не испугалась ли ты? Что до меня касается, то я струсил.

Со мною; но когда я трушу, то и пушка не поможет.

Сокровище, а не женщина! Так и не отказывай!

Следом! - с американцами? Пропал я! ах! я бы хотел иметь теперь рысьи ноги. Тут-то бы ты моей храбрости посмотрела! О Гишпания! Гишпания! Там, бывало, вмиг стрячка дашь от неприятеля.

Удавалось! - Надобно знать, что я вспыльчив и сердит, и если я сержусь, тогда пластом положу неприятеля; а потому-то профессор Дон Цапато Педрилло Фердинандо всегда мне говаривал: сердись издали!

Близко? - вот теперь-то ты увидишь, что когда я рассержусь, тогда рысист, как заяц...

(Убегает из всей силы.)

Оставь свой страх, нежная Ельвира, ты увидишь, что сердце американца нежнее, чувствительнее, нежели европейца; ты увидишь. - Ты здесь, Цимара? разве не знаешь, что за этою горою гишпанское селение? -

(Особо.)

Подозрение мое увеличивается!

Берегись, если я что замечу!

Ельвира! я постараюсь, чтоб ты забыла Гишпанию. Если ты не найдёшь во мне гибкости и лукавства европейца, то найдёшь душу, сердце, желание тебе угодить.

Не опасайся быть со мною,

Себе беды ты никакой,

Я воружённой сей рукою

Твой стану защищать покой.

Напрасных страхов не имея,

Живи здесь, мною ты владея,

Тебе подвластен буду я,

И вся со мной страна моя!

Не опасайся быть со мною,

Себе беды ты никакой,

Я воружённой сей рукою

Твой стану защищать покой!

(особо)

Догадки мои становятся основательнее.

(К ним.)

Вы шепчете - бойтесь! Американец столь же страшен во гневе, как нежен в любви. - Ельвира! печаль твоя раздирает душу мою.

Время прекратит печаль твою. Может быть, одноземцы твои увидят нашу невинность, справедливость и обоймут тех, которых они терзают; брат твой найдёт во мне друга, прижмёт его к сердцу.

Сестрицы! проводите к себе Ельвиру; а я пойду осмотреть, нет ли опасности от гишпанцев

(особо)

и замечать за вами.

Уф! какая скотская темнота! Верно профессор мой Дон Цапато Педрилло Фердинандо посмотрел бы издали.

(Оглядываясь)

Всякое дерево кажется мне лешим! И в такую дьявольскую ночь делать надобно любовные свидания! Если бы я был американец, то бы носа из шалаша не высунул. - Скитаться одному между дерев, зверей, американцев и леших! - О! премудрый Дон Цапато Педрилло Фердинандо! правда твоя, что всего лучше любить и сражаться издали. - Но где Гусман? может быть, он здесь, и так же трусит, как и я. - Ась? - кто тут? - беда моя! со всех сторон шум и ужас. - Я думаю, что лешие со всего света собрались сюда. - Истолкут они меня, как в ступе.

Здесь кто-то есть, - не обманулся,

Иль шутит чорт со мною здесь?

Беда, коль с чортом я столкнулся;

В куски изломан буду весь.

Мороз всю кожу подирает,

От страха сердце обмирает.

Но на месте здесь одном

Дай к бутылке приберуся,

С ней душою поделюся

И запью мой страх вином.

(Вынимая бутылку из кармана, пьёт.)

За здоровье пью Фолета,

Здравствуй, милая Сорета,

И Цимара, и Гусман,

Но, чтоб счёт не делать доле,

Выпью я не медля боле,

Здравие в счастливой доле

Всех четырёх света стран.

Будь теперь хоть чорт со мною,

Сатане я не спущу:

И бутылкой сей пустою

За прошедший страх отмщу.

Здравствуй, милая Сорета,

Чорт, боясь, меня не тронет,

Он Фолета не уронит.

Но меня к земле сон клонит,

Эту тягость не стерплю.

(Ощупывает камень и на него ложится.)

Оставляю вас, заботы,

И под бременем дремоты,

Забывая всё, я сплю.

Сестры мои ушли из шалашей. Жестокие европейцы! Вы далеко простираете свои злодейства. Послушаю, не здесь ли они?

(находя Фолета)

Кто это?

(лежа)

Это я, Соретушка, твой милый Фолет, первый ученик философа Дона Цапата Педрилла Фердинанда.

(рассердясь)

Кто ты такой?

Тьфу! как это глупо! приголубь меня, Соретушка!

Постараюсь, не могу ль от него чего узнать. - Ты худое место выбрал спать.

Ничего, ничего! Философия, - когда она в росхмель - везде прикорнуть может. Тьфу к чорту! дай мне, Соретушка, ручку поцеловать!

(Целуя руку Áцема.)

Какая нежная, мяконькая ручонка! не мадридской чета. Там как копчёные полотки.

Чуть удерживаюсь от бешенства! Сказывай, бездельник, почему ты знаешь Сорету?

Какой глупый вопрос! разве ты не Сорета?

Нет, бездельник!

Ну, так поди же к чорту. Если бы ты была Сорета, я бы тебя сюда попросил.

Я её брат! дорого ты заплатишь!

Пустое; я за последние клюнул - ха! ха! ха! как я рад, что у тебя такие прекрасные сестрицы. Поедем в Мадрид. Ты можешь ими там сделать своё счастие.

Это сумасшедший человек.

Послушай, американская харя! не нападай на моё сумасшествие. За него деньги платят.

Я теряю терпение.

(лезет обнять его)

Ну, так помиримся и поцелуемся, дорогой зять!

(ударяя его по голове)

Вот приступ к миру.

(в сторону)

Он, верно, притворяется.

Какая чертовская лапа!

Сказывай, где сестра моя? или я тебя на месте убью!

(вывёртываясь из рук)

Чорт тебя возьми! хорошо тебе, что я трус и что философ Дон Цапато Фердинандо Педрилло велел мне сердиться издали. - Я б тебя надвое расплющил или бы - ушёл. Ты меня надсадил в самое темя.

(уходит из рук)

(ища его)

Ты не уйдёшь от меня.

(тихо)

Притаюсь. - Гусман! Сорета!

Устрашённый тьмой ночной,

Я от страха весь дрожу;

Но кто здесь ещё со мной,

И кого я нахожу?

Не спущу сему обману,

Я везде тебя достану.

Жизнь твою я окончаю.

Я Сорету здесь встречаю.

Сёстры неблагодарны,

Ваш голос слышу я!

Слышу я, их нет здесь боле.

Соберу друзей своих,

Обагрю их кровью поле,

Растерзаю дерзких сих.

Они ушли! злодеи! но недолго будут наслаждаться своею изменою! Они, без сомнения, скроются в этой деревне. Поспешим. - Жестокие гишпанцы! вы не довольны тем, что похищаете наше золото; вы хотите лишить нас первого сокровища: невинности и добродетели!

Не пустить меня подраться!

Так шутить собой не дам!

Я, я,

За тобою ведь я гнался.

Трусость в том твоя причина.

За тобою я ведь гнался.

Не пустить меня подраться!

Так шутить собой не дам!

За тобою ведь я гнался.

Трусость в том твоя причина!

Нет, не вздорю...

Нет, не брежу,

Нет, не вздорю.

Смотри, какая вертушка! Если бы не ты, то я бы всем вашим дикарям разломал головы.

Конечно! Я боялся тебя оставить, ибо философ Дон Цапато Педрилло Фердинандо именно говорит в аргументе о ретираде: «Когда бежишь, тогда и других тащи». Он слов на на ветер не молвит.

Конечно, дрожу; для того, что сразиться не с кем.

По двум причинам: первое, что я не хотел брата твоего на месте приколоть; второе, что я сержусь издали.

И Соретушка также, если бы не мое мужество - в ногах.

Больше было некогда. Чем богат, тем и рад.

Разве я зрительная трубка? Там всё хорошо: женщины, дома, а более всего философ Дон Цапато Педрилло Фердинандо. Это кузов мудрости.

Правда, правда, пониже и поуже - это гораздо лучше.

Всякий месяц новое, переменное? Вот те Америка! Это хоть бы в Европе!

Правда, правда, Соретушка! И Дон Цапато Педрилло Фердинандо то же говаривал. - А я, как ученик его, люблю больше оригиналы, нежели копии.

Полон Мадрид. Редко, редко столкнешься не с рисованною, а то все как будто подщекатуренные рожицы.

Это от того, что ты не была ученицею у философа Дона Цапата Педрилла Фердинанда. Он бы тебе всё показал попросту.

Соретушка! махнём без дальних обиняков в Мадрид. Я не охотник болтать одно и то же. Ты знаешь, что я тебя люблю столько же, как и ваше золото, и что эту любовь надобно побриллиантить, - то есть жениться.

А там - любовь научит, что там.

Оставлю! - Я? Сорету! - Гишпанец, ученик Дона Цапата Педрилла Фердинанда оставит жену, когда вся его философия, всё его богатство состоит в прелестях его милой Сореты! О нет, нет! ты моё сердце, душа, жизнь, а я не что иное, как твоё туловище.

Ах, Соретушка! и камень от жару трескается, и железо ржавчина съедает.

А после воскреснет. У него такая глупая привычка, что он очень часто умирает не до смерти.

Кругленькая Сорета!

Я лопну, как брандер.

Останься, милая Сорета,

Иль от печали я умру.

Мутится весь мой ум!

Куда мне лезть в беду!

Я с места не сойду.

Вот пришла беда моя!

Ни людей со мной, ни свету

В сей опасности здесь нету.

Знать, на смерть оставлен я.

Сжалься, рок, ты над Фолетом,

Шум ужасный утиши

И не дай, чтоб в страхе этом

Я лишился здесь души!

Берите всех, вяжите,

Злодеи, возвратите

Вы мне сестёр моих.

От страха цепенею,

Глаза открыть не смею,

Чуть жив пред ним стою.

Искать везде их буду,

Искать везде их стану.

(американцам про Фолета)

Смотрите вы за ним!

Как встретятся Гусману,

Достанемся мы им.

Погиб твой Фолет!

Сёстры неблагодарные!

И вы, льстецы коварные,

И гнусные сердца,

Страшитесь вам пристойного

И ваших дел достойного,

Позорного конца.

(к американцам)

Ведите их немедленно,

Куда вам мною велено,

И стерегите их,

Доколь не вырву дух из них.

(сёстрам)

Ваш поступок я омою

Дерзновенных сих в крови.

(сёстрам)

Подите отсюда. Ваше преступление будет жестоко наказано.

Следовать за теми, которые, презирая нашу невинность,

не смеют сразиться с нами, но ищут развратить подлостью! —

ищут потрясти вместе с нами и нашу добродетель! —

Ельвира! я тебя поручаю им.

(к воинам.)

Друзья! победа увенчала наше мужество.

Подите и успокойтесь. -

Все кости во мне, как в мешке, трясутся. О премудрый

Дон Цапато Фердинандо Педрилло! Можешь ли ты видеть

без трепета драгоценную отрасль философии в таком

дьявольском страхе?

Думаете ли вы, что и на горячей сковороде можно быть

равнодушным? Мне, кажется, что со всех сторон рёбры

мои шинкуют.

Подлый человек! Ты умел делать зло с бодростью и при

малейшем наказании дрожишь от робости!

(с принуждённою смелостию)

Я робею? Врёшь ты, американский кот! Я дрожу от того,

что у меня - лихорадка.

О бесценная Гишпания! о чудный философ Дон Цапато

Педрилло Фердинандо! зачем меня чорт в Америку занёс?

(американцам)

Приготовьте костры; и мы тотчас предадим торжественно

огню этих преступников.

Огню? Скажи мне, не дурак ли ты? Можно ли жарить

христиан и в том числе философа, как поросят? есть

ли в тебе хоть на грош ума и мудрости? есть ли в тебе

хоть крошечка человечности?

Гишпанец говорит о человечности! Не употребляй во

зло того священного имени, которое вы покрыли ужасом.

Какое вы имеете право гнать нас, нашу невинность, нравы?

Право жестокости и бесчеловечности! Мы добры, мы

человеколюбивы; но с гишпанскими чудовищами самая

благодетель делается фурией.

(Áцем уходит.)

Итак, я буду изжарен, кругленькая Соретушка, и земляки

твои всё то сожрут, что во мне есть хорошего и сочного?

Чтобы дьявол их побрал с американским вкусом! Прости,

мой дорогой Мадрид! Прости, милая философия, которая

научила меня трусить вблизи и горячиться издали! прости

и ты, велемудрый Дон Цапато Педрилло Фердинандо, алмаз

философии! Я чуть на ногах стою.

Да что ж мне делать с такими скотами, которые не учили

ни риторики, ни философии? - Чем можно растрогать тех,

которые не умеют рассуждать ни obiective, ни subiective

и которые в глаза не видывали Дона Цапато Педрилло

Фердинандо?

Не надо! Не бранитесь, сударь! Нам очень худо, что его

с нами нет. Он бы никогда не впал в заблуждение быть

изжаренным. Если бы он не мог уговорить своим сиплым и

величественным голосом всю эту американскую дрянь, по

крайней мере он бы дал тягу с великим красноречием.

Погодите немного: как скоро нас сожгут, тогда я вам ни

слова не скажу более.

Да что вам в нём? Всю Америку перочинным ножичком не

перережешь. Американцы не гусиные перья.

Себя? Разве я воробей или голубь? Покорно благодарствую!

Философия говорит, что я мысленное животное, одарённое

разумом, и, следственно, могу других резать, когда не струшу.

Могу сказать, что и вы не самый отчаянный герой, когда

прибираетесь к ножичку.

Ни слова более! Мне надобно покаяться прежде, нежели

меня положат на сковородку.

(томным голосом)

Во имя философии и первого её основателя в Андалузии

Дона Цапата Педрилла Фердинанда каюсь и клянусь всеми

силлогизмами и софизмами, что я был великий плут. Иного

обокрал при солнечном сиянии, иного обобрал ночною порою,

иного поддел на верную, призывая всегда в помощь философию и мудреца Дона Цапата Педрилла Фердинанда. Кого развёл, кого сосватал; лгал, пил, плутовал, мошенничал. Простите меня! а я прощаю тех, которые со мною то же делали.

Простите и вы меня! Кошелек ваш может быть самым лучшим переводчиком. Добродетели мои ему очень известны. Я вам также прощаю, что за вас меня изжарят.

Да, да, возьмите! Это очень здорово. С деньгами никогда

желудок не болит.

Да, я вижу, что они глупы, как лошади. В Мадриде можно бы было уйти за это из-под виселицы.

Бросьте их в костёр!

Ай! у меня уже рука отгорела!

Должно, чтоб ты с светом разлучился.

Ах, на то ли я родился,

Вырос и потом влюбился.

Чтобы здесь изжарен был?

Я от страха весь горю.

Он ей брат?

Минута слезна.

Я, твоё ко мне прошенье

Ставя мне за повеленье,

Чтя любезную мою,

Жизнь обоим им даю (дарю).

(американцам)

Прочь отселева пойдите,

В жертву солнцу их не жгите.

(Ельвире)

Я, твоё ко мне прошенье

Ставя мне за повеленье,

Чтя любезную мою,

Жизнь обоим им дарю.

(Ельвире)

Ельвира! прелести твои удерживают меч моего правосудия.

Я согласен забыть поступок твоего брата и Фолета.

Меня будто со сковородки сняли. Правда твоя, великий

Дон Цапато Педрилло Фердинандо, что я не буду изжарен!

Разве что со временем повесят!

(Ельвире)

Но прощаю с тем, чтобы они заменили нашу потерю собою,

оставшись здесь; и чтобы ты согласилась быть моею.

Оставь нас. Я поговорю с ними.

(особо)

Что-то эта харя скажет!

(Гусману)

Ты должен избрать одно из двух: или отдать мне

сестру свою и быть моим другом, или умереть.

(особо)

Опять умереть?

(ему)

Что вы это вздумали? я рад оставить здесь мать, жену,

сестру, философию и даже всё - лишь бы только самому

лыжи навострить.

Я буду вашим переводчиком. Помоги мне, Дон Цапато

Педрилло Фердинандо!

(Áцему)

Скажи мне, господин Áцем - да с тем, чтобы сердиться

издали, - можно ли здесь просвещённой женщине остаться?

Она же умрёт от скуки. У вас нет ни карет, ни модных

лавок, ни чепчиков, ни тюрбанов; а ты сам видишь, что

это великая потеря для философии.

У нас есть то, что делает человека счастливым: сердце,

добродетель, спокойствие.

Ты прав, господин неуч!

(Дону Гусману)

Бросьте ему свою сестрицу, это небольшая дань,

и оставайтесь здесь сами.

Гусман! силён ли я, ты можешь спросить у тех, которые

пали от руки моей.

А я научу тебя играть на гитаре и плясать в присядку.

Это очень не худо. Иногда можешь тряхнуть перед ротою.

Постой-ко, я тебе дам первый урок.

(Áцем его не допускает.)

А! не хочешь! Тогда я тебе предложу науки.

А что это такое науки?

Экий невежда! Науки - это прекрасная вещь, а особливо

если учишься у Дона Цапата Педрилла Фердинанда. Слушай:

науки начинаются с ученья. Их можно назвать ключом или

большой дорогой к познаниям: они ослепляют разум,

открывают темноты, показывают блеск, когда темно,

и темноту, когда светло, они, словом, за одного битого

дают двух небитых. Понял ли?

И что потом?

Потом бросил книги, да взял карты - и ступай на все

четыре стороны.

Послушай, Гусман! мы без наук счастливы, а вы страдаете

с познаниями. Первая наука быть добрым и счастливым,

она в наших сердцах.

Вот так - как я. Передо мною все снимали шляпы издали,

а особливо, когда просят, чтоб я долг заплатил. Это

не шутка!

Мне никто не кланяется и никто не желает зла. Верно,

у вас в Мадриде это редко, но кончим. Готовьтесь или

быть сожжены, или исполнить моё предложение.

(гордо)

Пожалуйте, не горячитесь, господин Дон Гусман, мы не в Мадриде. Оставьте свою знатность: она вам здесь может послужить к тому только, что вас прежде изжарят, нежели меня; но также на простом, а не на прованском масле.

Так же, простёшенько. Что ты расхорохорился? Мы у дикарей, а не на парадном месте. Погодите. Ваше могущество так же закипит, как и моя философия. А впрочем, я ваш покорный слуга. Ступай себе в Гишпанию, кланяйся от меня велемудрому Дону Цапате Педрилле Фердинанду и поучись у него сердиться издали. А я останусь здесь с моею кругленькою Соретушкою. Цимары ты отсюда не выманишь. Если ты жалуешь Áцема, возьми его с собой. Может быть, он вас посадит где-нибудь на вертел или изгрызёт от скуки.

(дразня)

Послушай, Фолет, я шутил, - ты знаешь, что я тебя люблю, - кланяюсь за твою любовь. Она самая сентиментальная: на конюшню да в палки. Экая любовь выехала! Я знаю все твои силлогизмы: первая посылка - пятьдесят палок; вторая - прибавь ему! ломай руки и ноги - вот те заключение. Спасибо за эдакую логику! Тут всякая философия втупик станет.

Эк умильно, как река льётся! Послушай только, так он запустит жильца в бок. - Слушай, ласковый господчик! ни вся философия, ни самый Дон Цапато Педрилло Фердинандо не могут уговорить меня своими ласками: я окрысился и начинаю сердиться - вблизи.

Государи, караул! грабят, давят, режут!

(вырываясь)

Пусти меня! Я рассердился, как американец. Во мне теперь столько огня, что я всякого проглочу.

Он расхвастался своею знатностью! спроси-ка у Дона Цапата Фердинанда Педрилла: он в отрасли благородства его сомневается и доказывает аргументально, что дерево его фамилии ещё в шестом столетии повихнулось. Я сам знатнее его: разверни-ка мифологию, прочитай главу о Юпитере, ты увидишь, что коза, или старушка Амалтея, питала его молоком своим; а бабуля Амалтея была по мужескому колену правнучатная сестра моей прабабушке.

Не могу. Я с сердцов раздуваюсь, как индейский петух!

Так ругаться надо мною

И грозиться над спиною,

За усердие мне мстить.

Нет, слуга я твой покорный!

Знатных гнев немножко вздорен,

Не охотник я сносить.

Хоть не знатен, не чиновен,

Но я всем буду здесь ровен,

А там буду слуга твой.

Хоть не знатен, не чиновен,

Но я всем буду здесь ровен.

Мне один Соретин вид

Ваши бредни заменит.

Знатных гнев немножко вздорен,

Не охотник я сносить.

Поцелуй? - прощай, мать Гишпания, со всею своею прелестию!

(К Дону Гусману важным голосом.)

А тебе советую именем философии попросить Áцема приказать поджарить себя. Это очень здорово для очищения сырости в корпусе.

Простите, что ваши подчинённые не могли вчера подать вам помощи. Повинуясь вашему повелению, мы преследовали за горами неприятеля. Между тем жестокость американцев устремилась с остервенением на селение, в котором ничто вас не могло защитить; но вы торжествуете. Храбрость наших войск спасает своего любимого предводителя. Американцы побеждены, и пленные в оковах тотчас предстанут перед вами.

Счастие переменяет жребий человеческий. Кто побеждал

вчера, тот падает сегодни с колесницы побеждённым.

Случай правит всем: даёт и похищает, но сердце и

в оковах может быть величественно. Я пленён с моими

друзьями и согражданами и готов перенесть смерть

с мужеством и терпением. Что может сделать невинность

и справедливость, когда сила и жестокость преследуют их?

Возноси меч свой. Для американца лучше не быть, нежели

жить для того, чтобы целовать ваши оковы и пресмыкаться.

Как! Гишпанец уважает человечность? - Гишпанец

человеколюбив?

Ты поражаешь меня! Твое человеколюбие умягчило моё

каменное сердце. Твои чувствования победили того,

кто клялся быть вечным неприятелем Европы. На чём

решиться? любовь к отечеству и к Ельвире разделяют меня!

Гусман! великодушие побеждает более, нежели все

огнедышащие орудия. Я согласен, я еду с тобою; но верь,

что Áцем горд одинаково и в счастье, и в несчастье.

Не подумай, что выгоды европейские ослепляют меня,

нет - Ельвира и твоё великодушие.

Тем сердцем, которое мне принадлежало по моим чувствам.

Право! добрый путь! Прошу от меня поклониться этой доброй старушке Европе; я её с тех пор знаю, как она на телёночке Юпитере прокатывалась по морю.

Умнёшенько сказано! а я разве пешка? одна моя философия

чего стоит!

По давишней посылке. Так! я уже сказал, что ваша логика

всегда на спине кончится.

Ступайте в ваши великолепные палаты; оставьте нам шалаш.

Философия и любовь могут быть счастливы в шалаше.

Всю Америку? подавай её сюда. Я выпишу тотчас Дона Цапата Педрилла Фердинанда, карты и кости, и осную лучшую академию.

О мой возлюбленный стряпчий! жаль только, что не училась

юриспруденции; а то хоть какие законы своим чёрными

глазами опрокинешь.

(с радостью)

О! я вам очень благодарен! Тотчас латы, панцырь, шишак

и всю рыцарскую сбрую - и в ту же минуту в отставку.

Ретивóе сердце моё всегда на покой просится. Там-то

я примусь за философию, за Сорету, за Дона Цапата

Педрилла Фердинанда! Виват, Гишпания и вся учёная челядь!

Поедем в Мадрид!

Хотя Гишпания развратна,

Тобою мне она приятна.

Мне будет лишь одно безделье

Тебе забавы покупать.