www.librettidopera.it

(народу)

Ну, что ж вы?

Что ж вы идолами стали?

Живо, на колени!

Ну же!

(грозит дубинкой)

Да ну!

Эко чёртово отродье!...

Вона! Почём я знаю?

Ой, вы, ведьмы, не бушуйте!

(к толпе)

Что ж вы? Что ж смолкли?

Аль глоток жалко?

(грозя дубинкой)

Вот я вас!

Аль давно по спинам плётка не гуляла?

(наступая)

Проучу вас я живо!

Ну-ко! только глоток не жалеть!

Ну!

(завидя Щелкалова, машет народу)

Нишкни! Вставайте!

Дьяк думный говорит.

Слыхал! И со Донской и со Владимирской...

(забывает дальше)

(с усилием)

И со Донской и со Владимирской...Вы идите...

Идите...

Со Донской идите...

(появляясь)

Эй, вы!

(наступая)

Эй, вы, баранье стадо!

Аль оглохли!

Вам от бояр указ:

заутра быть в Кремле

и ждать там приказаний.

Слышали?

(с паперти)

Скорбит душа.

Какой-то страх невольный

зловещим предчувствием сковал мне сердце.

О праведник, о мой отец державный!

Воззри с небес на слёзы верных слуг

и ниспошли ты мне священное

на власть благословенье:

да буду благ и праведен, как ты,

да в славе правлю свой народ...

Теперь поклонимся почиющим властителям Руссии,

(с царственным величием)

а там сзывать народ на пир,

всех, от бояр до нищего слепца,

всем вольный вход,

все гости дорогие.

(Приостанавливается.)

Ещё одно, последнее сказанье -

и летопись окончена моя.

Окончен труд, завещанный от бога

мне, грешному.

(Пишет. - Приостанавливается.)

Недаром многих лет

свидетелем господь меня поставил.

Когда-нибудь монах трудолюбивый

найдёт мой труд усердный, безымянный,

засветит он, как я, свою лампаду

и, пыль веков от хартий отряхнув,

правдивые сказанья перепишет,

да ведают потомки православных

земли родной минувшую судьбу.

(задумывается)

На старости я сызнова живу.

Минувшее проходит предо мною,

волнуяся как море-окиан...

Давно ль оно неслось, событий полно!

Теперь оно спокойно и безмолвно...

Однако близок день...Лампада догорает...

Ещё одно, последнее сказанье...

Проснулся, брат?

Младая кровь играет.

Смиряй себя молитвой и постом,

и сны твои видений лёгких будут полны.

Доныне, если я,

невольною дремотой обессилен,

не сотворю молитвы долгой к ночи,

мой старый сон не тих и не безгрешен.

Мне чудятся то буйные пиры,

то схватки боевые,

безумные потехи юных лет...

Не сетуй, брат, что рано грешный свет

покинул. Верь ты мне:

нас издали пленяет роскошь

и женская лукавая любовь.

Помысли, сын, ты о царях великих:

Кто выше их? И что же?

О, как часто, часто

они сменяли свой посох царский, и порфиру,

и свой венец роскошный

на иноков клобук смиренный

и в келии святой душою отдыхали...

Здесь, в этой самой келье

(в ней жил тогда Кирилл многострадальный,

муж праведный), здесь видел я царя.

Задумчив, тих, сидел меж нами Грозный,

и тихо речь из уст его лилася,

а в очах его суровых

раскаянья слеза дрожала...

И плакал он...

(Задумывается.)

А сын его Феодор! Он царские чертоги

преобратил в молитвенную келью.

Бог возлюбил смирение царя,

и Русь при нём во славе безмятежной

утешилась. А в час его кончины

свершилося неслыханное чудо!

Палаты исполнились благоуханья...

и лик его, как солнце, просиял!..

Уж не видать такого нам царя!

Прогневали мы бога, согрешили,

владыкою себе

(глухо)

цареубийцу нарекли.

Ох, помню!

Привёл меня господь увидеть злое дело,

кровавый грех. Тогда я в Углич

на некое был услан послушанье.

Пришёл я в ночь... Наутро... В час обедни...

Вдруг слышу звон, ударили в набат,

крик, шум... Бегут во двор царицы.

Я туда ж, гляжу:

лежит в крови зарезанный царевич;

царица-мать в беспамятстве над ним,

кормилица, несчастная, в отчаяньи рыдает.

А там, на площади, народ, остервенясь,

волочит безбожную предательницу мамку...

Вопль!.. Стоны!..

Вдруг между них, свиреп, от злости бледен,

является Иуда-Битяговский.

"Вот он! Вот, вот злодей!" - раздался общий вопль.

Тут народ бросился вослед бежавшим трём убийцам.

Злодеев захватили

и привели пред тёплый труп младенца...

И чудо - вдруг мертвец затрепетал...

"Покайтеся!" - народ им загремел.

И в ужасе... под топором...

злодеи покаялись

(глухо)

и назвали Бориса.

Лет семи... Постой!...

С тех пор прошло лет десять?.. Или нет!...

Двенадцать?.. Да,так, двенадцать лет.

Он был бы твой ровесник

и царствовал. Но бог судил иное.

Бориса преступленья вопиющим

заключу я летопись свою.

Брат Григорий!

Ты грамотой свой разум просветил.

Тебе мой труд передаю...

Описывай, не мудрствуя лукаво,

всё, чему свидетель в жизни будешь:

войну иль мир, управу государей,

пророчества и знаменья небесны...

А мне пора, пора уж отдохнуть...

Звонят к заутрени...

Благослови, господь, своих рабов.

Подай костыль, Григорий.

Жено, мир дому твоему!

(толкая Мисаила)

Нет ли вина?

(наблюдая за Григорием)

Что ж ты призадумался, товарищ? Вот и граница литовская,

до которой тебе так хотелось добраться.

Да что тебе Литва так слюбилась?

Вот мы, отец Мисаил да аз многогрешный,

как утекли из монастыря, так и в ус себе не дуем.

Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли,

всё нам равно, было б вино. Да вот и оно!

Как во городе было во Казани,

Грозный царь пировал да веселился.

Он татарей бил нещадно,

Чтоб им было неповадно

Вдоль по Руси гулять.

Он подходом подходил да под Казань-городок;

Он подкопы подкопал да под Казанку-реку.

Как татаре-то по городу похаживают,

На царя Ивана-то поглядывают,

Зли татарове.

Грозный царь-от закручинился,

Он повесил головушку на правое плечо.

Уж как стал царь пушкарей сзывать,

Пушкарей всё зажигальщиков,

Зажигальщиков.

Задымилася свечка воску ярового;

Подходил молодой пушкарь-от к бочечке.

А и с порохом-то бочка закружилася, ой,

По подкопам покатилася

Да и хлопнула.

Завопили, загалдели зли татарове,

Благим матом заливалися.

Полегло татаровей тьма-тьмущая,

Полегло их сорок тысячей

Да три тысячи.

Как во городе было во Казани!.. Э!

(Григорию)

Что ж ты не подтягиваешь? да и не потягиваешь?

А пьяному рай, отец Мисаил. Выпьем чарочку за шинкарочку.

Однако, брат, когда я пью, то трезвых не люблю: ино дело -

пьянство, ино дело - чванство; хочешь жить, как мы, -

милости просим! Нет - так убирайся, проваливай!

Про себя!.. Да что мне про себя разуметь? Эх!

Как едет ён,

Едет ён, ён

Да погоняет ён.

(потягиваясь)

Приехал ён

Да в дверь тук, тук!

Да что есть моченьки

Тук, тук, тук!

Как едет ён,

Едет ён, ён

Да погоняет.

Вы что за люди?

(Григорию)

А ты кто такой?

(про себя)

Парень-то, кажется, гол, плоха пожива...

Вот разве старцы... Гм...

(Откашливается и подходит к столу.)

Ну, отцы мои, каково промышляете?

Ох, плохо, сыне, плохо! Христиане скупы стали,

деньгу любят, деньгу прячут, мало богу дают.

Прииде грех велий на языцы земнии. Ходишь, ходишь,

молишь, молишь, еле-еле три полушки вымолишь.

Что делать? С горя и остальное пропьёшь. Ох,

пришли наши последние времена!

Что ты на меня так пристально смотришь?

А вот что: Алёха! При тебе указ? Давай сюда!

(Берёт указ. Варлааму.)

Видишь, из Москвы бежал некий еретик Гришка

Отрепьев. Знаешь ли ты это?

Не знаю.

Ну, и царь велел его, еретика, изловить и повесить.

Слыхал ли ты это?

Не слыхал.

Читать умеешь?

Нет, сыне, не умудрил господь.

Так вот тебе указ!

На что он мне?

Этот еретик, разбойник, вор, Гришка - ты!

Вона! Что ты, господь с тобой!

Эй! Кто здесь грамотный?

Эва! Ну, читай! Вслух читай!

И повесить!

Врёшь! Не всяко слово в строку пишется. Читай: изловить и повесить.

Держи его, держи, ребята!

(сжав кулаки, в боевой позе)

Что вы! Пострелы окаянные! Чего пристали? Ну, какой я Гришка? Нет, брат, молод шутки шутить!

Хоть по складам умею, хоть плохо разбираю, а разберу, разберу, коль дело-то до петли доходит.

(читает по складам)

А ле... ле...т... ему... двадцать... Где ж тут пятьдесят?

Видишь! А росту он среднего, волосы... рыжие, на носу... на носу бородавка, на лбу... другая, одна рука... рука короче... короче другой...

(Всматривается в Григория.)

Да это уж не...

Держи!

Держи!

Чего?

Аль лютый зверь наседку всполохнул?

Что, Ксения? Что, бедная голубка!

В невестах уж печальная вдовица!

Всё плачешь ты о мёртвом женихе.

Дитя моё! Моя голубка!

Беседой тёплою с подругами в светлице

рассей свой ум от дум тяжёлых.

Иди, дитя!

А ты, мой сын, чем занят? Это что?

Как хорошо, мой сын!

Как с облаков единым взором

ты можешь обозреть всё царство.

Учись Феодор!

Когда-нибудь, и скоро может быть,

тебе всё это царство достанется.

Учись, дитя!...

Достиг я высшей власти.

Шестой уж год я царствую спокойно.

Но счастья нет моей измученной душе.

Напрасно мне кудесники сулят

дни долгие, дни власти безмятежной.

Ни жизнь, ни власть, ни славы обольщенья,

ни клики толпы меня не веселят.

В семье своей я мнил найти отраду,

готовил дочери весёлый брачный пир,

моей царевне - голубке чистой.

Как буря, смерть уносит жениха...

Тяжка десница грозного судии,

ужасен приговор душе преступной...

Окрест лишь тьма и мрак непроглядный!

Хотя мелькнул бы луч отрады!

И скорбью сердце полно,

тоскует, томится дух усталый.

Какой-то трепет тайный...

Всё ждёшь чего-то...

Молитвой тёплой к угодникам божьим

я мнил заглушить души страданья...

В величьи и блеске власти безграничной,

Руси владыка,

у них я слёз просил мне в утешенье...

А там донос, бояр крамолы,

козни Литвы и тайные подкопы,

глад и мор, и трус, и разоренье...

Словно дикий зверь, рыщет люд зачумлённый,

голодная, бедная стонет Русь!..

И в лютом горе, ниспосланном богом

за тяжкий мой грех в испытанье,

виной всех зол меня нарекают,

клянут на площадях имя Бориса!

И даже сон бежит, и в сумраке ночи

дитя окравовленное встаёт.

Очи пылают, стиснув ручонки, молит пощады...

И не было пощады!

Страшная рана зияет,

слышится крик его предсмертный.

О, господи, боже мой!

Что такое?

(сыну, гневно)

Узнай, что там случилось.

Эк, воют-то!

Ты зачем?

Что ж молчишь? Ну!

Шуйский? Зови! Скажи, что рады видеть князя

и ждём его беседы.

Гонца схватить!

Ага, Шуйский князь!

Ну что?

Нет, нет, дитя! Всё, слышишь, всё, как было.

Мой сын, дитя моё родное!

С каким искусством, как бойко

Ты вёл свой рассказ правдивый.

Как просто, бесхитростно, ловко

сумел описать случай потешный.

Вот сладкий плод ученья,

истины светом ума окрыленье.

О, если бы я мог тебя царём увидеть,

Руси правителем державным!

О, с каким восторгом,

Презрев соблазны власти,

на то блаженство

я променял бы посох царский.

Но когда, дитя, правителем ты станешь,

старайся избирать советников надёжных:

бойся Шуйского наветов коварных,

советник мудрый, но лукав и зол...

А, преславный вития!

Достойный коновод толпы безмозглой,

преступная глава бояр крамольных,

царского престола супостат,

наглый лжец, трижды клятву преступивший,

хитрый лицемер, льстец лукавый,

просвирня под шапкою боярской,

обманщик, плут!

Что? Да царь Иван Васильич Грозный

охотно бы тебя на угольках поджарил,

сам, своею царскою десницей,

ворочал бы на них посохом железным,

псалом священный напевая...

А мы не горды,

нам любо миловать надменного холопа...

Что?.., Что скажешь Шуйский-князь?...

Не те ль, что Пушкину,

или тебе там, что ль,

привёз посол потайный

от соприятелей, бояр опальных?

(Приподнимаясь, тревожно.)

Чьим же именем на нас он ополчиться вздумал?

Чьё имя негодяй украл?.. Чьё имя?

(вскочив)

Димитрия!...

(к Феодору)

Царевич, удались!

Взять меры сей же час,

чтоб от Литвы Русь оградилась заставами,

чтоб ни одна душа не перешла за эту грань...

Ступай... Нет, постой, постой, Шуйский!

Слыхал ли ты когда-нибудь,

чтоб дети мёртвые из гроба выходили...

допрашивать царей... царей законных,

избранных всенародно,

увенчанных великим патриархом?..

Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Что?.. Смешно?..

(Хватает Шуйского за ворот.)

Что ж не смеёшься?.. А?..

Слушай, князь!

Когда великое свершилось злодеянье,

когда безвременно малютка погиб,

и труп его на площади лежал окровавленный,

тяжкой болью в сердцах угличан осиротелых

отдаваясь и к мщенью их взывая...

малютка тот... погибший... был...

Димитрий?

Василий Иванович!

Крестом тебя и богом заклинаю,

по совести всю правду мне скажи.

Ты знаешь, я милостив: прошедшей лжи

опалою напрасной не накажу.

Но если ты хитришь, клянусь тебе!

Придумаю я злую казнь, такую казнь,

что царь Иван от ужаса во гробе содрогнётся!

Ответа жду!

Довольно!...

(один)

Уф, тяжело! Дай дух переведу...

Я чувствовал, вся кровь мне кинулась в лицо

и тяжко опускалась.

О совесть лютая, как тяжко ты караешь!...

Ежели в тебе пятно единое...

единое случайно завелося,

душа сгорит, нальётся сердце ядом,

так тяжко, тяжко станет,

что молотом стучит в ушах

укором и проклятьем...

И душит что-то...

(глухо)

душит... душит...

и голова кружится...

В глазах... дитя... окровавленное!

Вон... вон там... что это?... там в углу?...

Колышется, растёт... близится...

дрожит и стонет...

(говорком)

Чур, чур!...

Не я... не я твой лиходей...

(говорком)

Чур!... чур, дитя!... Народ... Не я...

Воля народа!.. Чур, дитя!..

Господи! Ты не хочешь смерти грешника;

помилуй душу преступного царя Бориса!

Дозволит ли ничтожному рабу господню

Красою неземной сияющая панна просить внимания?

Церковь божия оставлена, забыта,

лики светлые святых поблёкли,

веры живой источник чистый глохнет,

огнь кадильниц благовонных меркнет;

зияют раны святых страстотерпцев,

скорбь и стоны в обителях горних,

льются слёзы пастырей смиренных.

Дочь моя!.. Марина!..

Провозвести еретикам москалям веру правую;

обрати их на путь спасенья;

сокруши дух раскола греховный!

И прославят Марину святую

Пред престолом творца лучезарным

ангелы господни.

Красотою своею плени самозванца,

Речью любовною, нежною, пылкою

Страсть зарони в его сердце,

пламенным взором, улыбкой чарующей

разум его покори.

Страх суеверный, нелепый презри,

угрызения совести жалкой,

брось предрассудок пустой и ничтожный

скромности ложной и вздорной девичьей.

Порою гневом притворным,

капризною прихотью женской,

порою тонкою лестью,

искусным и ловким обманом

искуси его, обольсти его.

И когда, истомлённый,

у ног твоих дивных в восторге любовном

ждать будет велений,

клятву потребуй святой пропаганды.

Как? И ты дерзновенно противишься церкви?

Если за благо признано будет,

должна ты пожертвовать будешь

без страха и сожаленья честью своею.

Пламенем адским глаза твои заблистали,

уста исказились, щёки поблёкли;

от дуновения нечистого исчезла краса твоя.

Смирись пред божьим послом.

Предайся мне всей душою,

своим всем помыслом, желаньем и мечтою,

моею будь рабой!

Царевич!

Светлейший, доблестный царевич!

Я послан к вам гордою красавицей Мариной,

Послушной, нежной дочерью,

мне небом вручённой.

Она умоляла сказать вам,

что много насмешек злобных пришлось перенесть ей,

что вас она любит, что будет к вам...

Лгал?.. Я лгал? И пред тобой, царевич?...

Да по тебе одном она

и день, и ночь томится и страдает,

о судьбе твоей завидной в ночной тиши мечтает.

О, если б ты любил её,

если бы знал её терзанья,

гордых панов насмешки,

зависть их жён лицемерных,

пошлые сплетни, бредни пустые

о тайных свиданьях, о поцелуях,

рой оскорблений невыносимых,

о, ты не отверг бы тогда

мольбы моей скромной, моих уверений,

ложью не назвал бы муку бедной Марины.

(про себя)

Вспомоществуй, святой Игнатий!

Смиренный, грешный богомолец за ближних своих,

о страшном дне последнего суда,

о грозной каре господней, грядущей в тот день,

всечасно помышляющий,

труп, давно отживший, хладный камень

может ли желать сокровищ жизни?

Но если Димитрий внушением божьим

не отвергнет желаний смиренных

не покидать его, как сына,

следить за каждым шагом его и мыслью,

беречь и охранять его...

Царевич, скройся!

Тебя застанет здесь толпа пирующих магнатов.

Уйди, царевич, умоляю, уйди!

Опомнись, царевич!

Ты погубишь себя, ты выдашь Марину,

уйди скорее!

Вышел это, братцы, дьякон здоровенный, да толстый,

да как гаркнет: " Гришка Отрепьев анафема!"

А царевичу пропели вечную память.

(останавливаясь перед Юродивым)

О чём он плачет?

Не троньте... Молись за меня, блаженный!

(говорком)

Чур, чур!

(говорком)

Чур, дитя!

(приближаясь к рампе)

Чур, чур!.. Кто говорит "убийца"?

Убийцы нет! Жив, жив малютка!..

А Шуйского за лживую присягу четвертовать!

(прислушиваясь)

A?

(Приходит в себя. Идёт к царскому месту. Садится.)

Я созвал вас, бояре,

на вашу мудрость полагаюсь.

В годину бед и тяжких испытаний

вы мне помощники, бояре.

Быть так! Зови его!

Беседа старца, быть может, успокоит

тревогу тайную измученной души!...

Смиренный инок,

в делах мирских немудрый судия,

дерзает днесь подать свой голос...

Рассказывай, старик, всё, что знаешь,

без утайки.

Рассказ мой будет прост и краток,

бесхитростная повесть

о дивном промысле господнем...

Однажды, в вечерний час,

пришёл ко мне пастух,

уже маститый старец,

и тайну мне чудесную поведал.

Ещё ребёнком, сказал он, я ослеп

и с той поры не знал ни дня, ни ночи

до старости. Напрасно я лечился

и зелием, и тайным нашептаньем,

напрасно я из кладезей святых

кропил водой целебной очи,

напрасно! И так я к тьме своей привык,

что даже сны мои

мне виденных вещей уж не являли,

а снились только звуки.

Раз в глубоком сне вдруг слышу...

Детский голос зовёт меня,

так внятно зовёт:

"Встань, дедушка, встань,

иди ты в Углич-град,

зайди в собор Преображенья,

там помолись ты над моей могилкой.

Знай, дедушка, Димитрий я царевич;

господь принял меня в лик ангелов своих,

и я теперь Руси великий чудотворец..."

Проснулся я, подумал,

взял с собою внука

и в дальний путь поплёлся.

И только что склонился над могилкой,

так хорошо вдруг стало, и слёзы полились,

обильно, тихо полились,

и я увидел и божий свет, и внука, и могил...

Ой! душно! душно! свету!

Царевича скорей! Ох, тяжко мне! Схиму!

Оставьте нас! Уйдите все!

Прощай, мой сын! Умираю.

Сейчас ты царствовать начнёшь.

Не спрашивай, каким путём я царство приобрёл;

тебе не нужно знать.

Ты царствовать по праву будешь,

как мой наследник, как сын мой первородный.

Сын мой, дитя моё родное!

Венец тебе достался в тяжкую годину.

Силён злой самозванец!

Он именем ужасным ополчён.

Вокруг тебя бояр крамола, измена войска,

глад и мор. Слушай, Фёдор:

не вверяйся наветам бояр крамольных;

зорко следи за их сношеньями тайными с Литвою;

измену карай без пощады, без милости карай;

строго вникай в суд народный, суд нелицемерный,

стой на страже борцом за веру правую,

свято чти святых угодников божьих.

Соблюди ты чистоту свою, Феодор,

в ней мощь твоя и сила,

и разума крепость, и спасенье.

Сестру свою, царевну, береги, мой сын;

ты ей один хранитель остаёшься,

нашей Ксении, голубке чистой.

(почти говорком)

Господи! Господи!

Воззри, молю, на слёзы грешного отца!

Не за себя молю, не за себя, мой боже!..

С горней неприступной высоты

пролей ты благодатный свет

на чад моих невинных...

кротких, чистых... Силы небесные!

Стражи трона предвечного!..

(обнимает сына)

Крылами светлыми вы охраните

моё дитя родное от бед и зол,

от искушений...

Звон!... Погребальный звон!...

Нет, нет, сын мой, час мой пробил...

Повремените: я царь ещё!

(хватается за сердце и падает в кресло)

Я царь ещё...

(говорком)

Боже! Смерть! Прости меня!

(боярам, указывая на сына)

Вот, вот царь ваш... царь... простите...

(шёпотом)

Простите...

Вороньё поганое! Поди-ка, тоже возглашают

царевича! Не попустим, отец Мисаил?

Да вознесутся на древо благолепно...